Эспаньола (ныне Гаити) 21 декабря 1511 года. Ничто не предвещало беды. Остров, открытый Колумбом, процветал. Испанцы нещадно эксплуатировали индейцев, извлекая из колонии всю возможную прибыль.
Небольшая церквушка с легкостью вместила всех, кто пришел на очередную воскресную проповедь. На амвон поднялся монах-доминиканец Антонио Монтесино. Листок, на котором была написана его проповедь, был подписан всеми его братьями-монахами. Вовсе не каждую проповедь они подписывали. Но эту подписали. И подписали все.
Вот как описывает этот день Бартоломе де Лас Касас в своей "Истории Индий".
Когда наступило воскресенье и время читать проповедь, преподобный отец Антон Монтесино взошел на амвон; темой и предметом своей проповеди избрал он слова: Ego vox clamantis in deserto (глас вопиющего в пустыне (лат.)); проповедь была у него уже готова и подписана всеми братьями. Сделав вступление и сказав кое-что по поводу рождественского поста, стал он живописать, сколь бесплодную пустыню являет собою совесть испанцев этого острова, и в сколь кромешной тьме они пребывают, и сколь неотвратимо тяготеет над ними угроза вечного проклятия, ибо погрязли они в тягчайших грехах и в своем ослеплении творят их денно и нощно и умирают грешниками. Затем возвращается он к предмету проповеди и говорит: “Дабы возвестить вам о грехах ваших, взошел я сюда, ибо я — глас Христа в пустыне сего острова, а посему надлежит вам внимать мне не как-нибудь, а всем своим существом и всем сердцем, ибо сей глас будет вам внове; и будет он вам в укор, и в порицание, и в осуждение, и в устрашение, и доселе вы ничего подобного не слышали, да и не чаяли слышать”. Так некоторое время живописал он сей глас устрашающими и грозными словами, от коих всех присутствующих дрожь пробирала, и им казалось, что они уже на страшном суде. Поведав, сколь грозен сей глас и суров, он возвестил собравшимся, о чем сей глас глаголет и вопиет. Он сказал: “Сей глас вещает, что все вы обретаетесь в смертном грехе и в грехе том живете и умираете, обращаясь столь жестоко и беззаконно с этими ни в чем неповинными людьми. Ответьте, по какому праву, по какому закону ввергли вы сих индейцев в столь жестокое и чудовищное рабство? На каком основании вели вы столь неправедные войны против миролюбивых и кротких людей, которые жили у себя дома и которых умерщвляли и истребляли в неимоверном количестве с неслыханной свирепостью? Как смеете вы так угнетать их и терзать, оставляя без пищи и без ухода, когда от непосильных трудов, которыми вы их обременяете, одолевают их болезни, и от болезней тех они умирают, а, вернее сказать, вы убиваете их ради того, чтобы непрерывно добывать и получать золото! Как печетесь вы о том, чтобы наставить их в вере, дабы узнали они нашего господа и творца, и были крещены, и слушали мессу, и соблюдали воскресенья и праздники? Разве они не люди? Разве нет у лих души и разума? Разве не должны вы любить их, как самих себя? Ужели вам это невдомек? Ужели вам это непонятно? Ужели ваши души погрузились в непробудный сон? Не сомневайтесь же, что в вашем нынешнем состоянии вы вправе уповать на спасение не более, чем мавры и турки, не ведающие и не приемлющие веры христовой”. В заключение преподобный отец Антон Монтесино столь красноречиво рассказал, о чем вещает глас, что слова его точно громом поразили собравшихся
Это, друзья мои, 1511 год. Можете представить себе чувства испанцев? Еще недавно они ради забавы на спор топили в реке индейских младенцев, а тут, прямо в церкви, услышать такое! Если вы думаете, что услышавшие пали на колени и стали молить о раскаянии, вы будете неправы. Конкистадоры, в полном вооружении под предводительством адмирала подошли к настоятелю церкви с просьбой немедленно выдать им того дерзкого монаха, который смущает умы и ставит под сомнение дела короны, ибо сам король дал индейцев им во владение. Монахи укрыли на время Антонио Монтесино от разъяренного города. Настоятель же, как смог, смягчил адмирала и его спутников и подтвердил, что Монтесино говорил не только от своего имени, но это мнение всех братьев-доминиканцев.
После долгих препирательств колонисты добились от настоятеля, чтобы дерзкий монах в следующее воскресение вышел на амвон и снял бы смущение в умах жителей города. Настоятель пообещал, что так и будет и проповедник все подробно прояснит. Удовлетвореные колонисты разошлись, оповестив весь город, что "в следующее воскресение монах возьмет свои слова обратно".
Надо ли говорить, что через неделю уже абсолютно все собрались на проповедь — даже те, кто в прошлый раз по каким-то причинам в церкви не был. Все было забито от и до и мест свободных не оставалось.
Адмирал и его спутники довольно улыбались, когда Антонио Монтесино поднялся для чтения проповеди. Но улыбка мигом сошла со многих лиц, как только доминиканец огласил тему проповеди: Иова, глава 36, и проповедь начиналась словами "Repetam scientiam meam a principle et sermones meos sine mendatio esse probabo" (Повторю поучение мое сначала и докажу, что нет лжи в словах моих). В те религиозные времена проповедь (службу) прерывать было непринято. Поэтому испанцам пришлось еще раз услышать абсолютно ту же самую проповедь, да еще сдобренную новыми примерами и аргументами.
Горожане были в бешенстве.
Раз в церкви уже не найти было испанцам утешения, они обратились к короне. Двор начали забрасывать жалобами на то, что доминиканцы предают тут всех анафеме, смущают умы и извращают дела короля. Кляузы сделали свое дело и корона решила отправить на остров уже другого монаха-францисканца. Преподобный Алонсо дель Эспиналь прибыл на остров, где его обласкали, встретили с почетом и с таким количеством жалоб на доминиканцев, что сердце францисканца немедленно встало на сторону колонистов. Алонсо дель Эспиналь немедленно отправился на корабле к королю доложить обо всем.
Доминиканцы, увидев, что королю докладывают все неверно, решили отправить другим кораблем Антонио Монтесино.
Два корабля мчались в Испанию. На богато сняряженном корабле плыл францисканец, на обычном корабле мучился в трюме доминиканец. Первым до двора добрался Алонсо дель Эспиналь. Король выслушал францисканца и весь двор встал на сторону Эспиналя. Когда Антонио Монтесино попытался попасть на прием — перед ним закрыли двери.
Много дней Монтесино пытался попасть к королю, пока не прибег к хитрости, я бы даже сказал к наглости. В какую-то минуту, увидев как к королю входит посетитель, монах просто рванул в приоткрытую дверь и проскочил мимо ошарашенного привратника. Антонио, очутившись у тронного возвышения, попросил аудиенции. Король милостливо согласился. И вот что было дальше.
Преподобный отец имел при себе свиток, и в этом свитке по главам были расписаны все жестокости, которые совершались по отношению к индейцам, жителям этого острова, во время войн, да и не только во время войн, и свидетелем которых был и спутник его, монах, упоминавшийся выше; до того, как получить посвящение, он сам тоже был грешником и участвовал в этих злодеяниях. В свитке отца Антонио шла речь также и о том, какие невзгоды должны были переносить индейцы, когда после всех ужасов войны попадали на рудники и в другие места. И вот, преклоняет отец Антонио колени перед королем, достает свой мемориал и начинает читать, и рассказывает, как являлись испанцы в земли индейцев, которые мирно жили у себя дома, как отбирали у них жен, и дочерей, и сыновей, заставляли служить себе и навьючивали на них свои пожитки, и чинили над ними иные жестокости и насилия; и не имея сил все это вытерпеть, индейцы убегали в горы и, если попадался им какой-нибудь испанец, убивали его как лютого и заклятого врага; и тут испанцы шли на них войной и, чтобы запугать их посильнее, устраивали неслыханную резню среди этих людей, нагих, беззащитных и почти безоружных; они разрубали их пополам, и бились об заклад, кто одним махом снесет индейцу голову с плеч, жгли их живьем и творили другие небывалые зверства. Среди прочего рассказал отец Монтесино, что однажды испанцы проводили время в таких забавах на берегу какой-то реки, и один из них схватил младенца, годовалого либо двух лет, и перебросил через плечо в реку, но тот не сразу пошел ко дну, а некоторое время держался на поверхности, и тогда этот испанец оборачивается и говорит: “Еще барахтаешься, такой-сякой, барахтаешься?”. На это король сказал: “Неужели такое возможно?”. И монах отвечал: “Не только возможно, но и в порядке вещей, ибо так оно все и было, такое зло было содеяно; но вы, ваше величество, сострадательны и милосердны, и вам кажется, что человек не может сотворить подобное дело. Разве вы, ваше величество, приказывали совершать такие дела? Я уверен, что нет”. Король сказал: “Нет, господь свидетель, никогда в жизни не давал я подобных приказов”. Поведав королю о том, какую резню и побоище устраивали испанцы во время войн, переходит отец Антонио к тому, какие злодеяния творились во время репартимьенто, и сколько душ загубили испанцы, и на какие тяжкие труды обрекли они индейцев, и в какой скудости они их содержали и не пеклись об их телесном здравии, и не лечили их от болезней, и как женщины, почувствовав беременность, ели травы, убивающие дитя во чреве, дабы не обрекать своих отпрысков на эти адовы муки; и как никто не заботился о том, чтобы узнали индейцы истинного бога, и о душе их испанцы пеклись не больше, чем если бы дело шло о скотине. Когда дочитал он свой свиток до конца и увидел, что повесть о столь бесчеловечных делах тронула сердце короля и вызвала в нем сострадание, стал он его умолять сжалиться над этими людьми и помочь им, пока они не погибли все до единого; король же сказал, что согласен и велит не мешкая разобраться в этом деле
Антонио Монтесино до конца своих лет был защитником прав индейцев и как мог старался обличать и обращение индейцев в рабство и жестокое с ними обращение. Его слова и его дела повлияли и на испанские колонии, и на саму Испанию.
В Доминикане есть памятник этому удивительному монаху.
В истории Антонио Монтесино интересна и его проповедь, положившая начало серьезным переменам в Америке (пусть даже на перемены ушли сотни лет — его шаг был первым). Интересно и то, что в деятельности монахов-доминиканцев мы можем видеть зачатки правозащитного подхода — к королю они приехали не просто так, но со списком, в котором были перечислены примеры жестокого обращения с индейцами. И даже интересно то, что колонисты попытались найти "удобного правозащитника, удобного священника" - из числа францисканцев — в нынешние времена правители любят подбирать себе удобные НКО, которые бы не выявляли их преступления, а люди обожают подбирать удобные церкви, которые бы не обличали их грехи.
Речь одного маленького человека на каком-то далеком острове — осталась в истории навсегда, стала частью большой истории нашего мира.
! Орфография и стилистика автора сохранены
