15 июня в реанимационном отделении Луганской областной клинической больницы скончался луганский гражданский активист Александр Решетняк. Он умер от травм, полученных в плену так называемой Луганской народной республики: раздробленный таз, отбитые почки, сломанный позвоночник и проникающее пулевое ранение в живот. Александр Решетняк, один из организаторов местного Евромайдана, был похищен в ночь на 10 июня, двое суток его подвергали жестоким пыткам в захваченном здании луганского Управления Службы безопасности Украины. В отличие от многочисленных активистов, Александру не удалось вовремя выехать за пределы Донбасса, хотя на протяжении нескольких последних недель ему постоянно угрожали физической расправой.
Согласно подсчетам украинских активистов, в подвалах захваченных административных зданий Донбасса боевиками удерживается около двух сотен заложников. На днях эту цифру подтвердил губернатор Донецкой области. Точное количество пленных постоянно колеблется. Кого-то задерживают на два часа, кого-то — на три недели. Некоторых жестоко избивают, к иным относятся лояльно.
Лояльно — это когда не режут пальцы.
Те, чьи истории собраны в этом материале, в сущности, принадлежат к одной категории заложников. Условно назовем их "политическим". Их взяли за украинские флаги, открытую поддержку единства Украины, участие в Майдане и проукраинских митингах на Донбассе, за помощь украинской армии, участие во время президентских выборов в избирательных комиссиях разных уровней. Почти всем им без исключения приписывают членство в "Правом секторе".
Но в подвалах ДНР-ЛНР — не только "политические". Там сидят также, к примеру, руководители госпредприятий и шахт. Глава Независимого профсоюза горняков Украины утверждает, что это один из инструментов доведения промышленности региона до паралича. Донбасс должен взвыть и призвать на помощь всемогущего Путина.
В последнее время участились похищения милиционеров. Представителей малого и среднего бизнеса захватывают в плен с целью выкупа. Отдельная категория — заложники-журналисты.
То, что сразу обращает на себя внимание при изучении всех этих случаев — это, если так можно выразиться, стиль. Мои собеседники удерживались разными формированиями, в разных местах и даже в разных городах, но набор пыток в общих чертах совпадает.
Еще одна примечательная деталь — это тотальный страх боевиков перед "Правым сектором". Страх переходящий в паранойю.
Это то, что роднит их с экс-беркутовцами, которые совершали похищения и пытали людей в Крыму.
Над освобождением донбасских пленников работают одновременно несколько групп и институций. Миссии международных организаций, местные власти (губернатор и мэр), отдельные политики общенационального масштаба, просто отчаянные люди, ведущие переговоры с боевиками. Одного из моих собеседников, кстати, освободили деятели с, мягко говоря, сомнительной репутацией "пятой колонны" и чартерным рейсом доставили в Киев.
Наверное, стоит предупредить, что свидетельства жертв похищений, собранные в этом материале, — разноформатные. И что только один из четырех решился назваться. Остальные скрывают свои имена и даже места удерживания из соображений безопасности. Наверное, многих читателей это насторожит. Но такова цена относительной безопасности этих людей и их близких, которые до сих пор находятся в Донбассе.
Парень и девушка, А. и Б., инженер и риелтор. Во вторник 27 мая в 8 утра в квартиру А. и Б. постучались. "Кто там?" — "ДНР!". Ребята пробыли в плену в одном из админзданий Донбасса 6 дней (освободили их 1 июня).
А.: Вламывается 7 человек с автоматами и пистолетами, в бронежилетах и балаклавах. Начинают обыск. Находят кучу украинской символики, бронежилеты, письма солдатам, которые мы собирались отвозить в воинскую часть. Сразу спросили: "В какой стране вы живете?" Мы ответили, что в Украине. Нет, сказали они, это ДНР, а на территории ДНР запрещена украинская символика. Перевернули всю квартиру, забрали фотоаппарат, ноутбук. Скрутили руки, завязали глаза кусками разорванного украинского флага, посадили в микроавтобус и увезли в одно из административных помещений Донецкой области. Дальше спустили в подвальное помещение метр на метр. Допрашивали уже по отдельности.
Конструктивных вопросов не было. Спрашивали, кричали ли мы "Слава Украине!". Основное обвинение: "Правый сектор!" Главный вопрос: "За Украину?" Главная угроза: "Я тебя сейчас убью!". Допрос проводил мужчина, он сидел на пластиковом ящике в углу комнаты. Подходил ко мне и размахивал ножом. Я закрывалась руками, коленками — потому у меня все изрезано (действительно, на теле А. — от ног до шеи — видны следы от порезов, — прим. автора). Был особенно тяжелый психологически момент. Я об этом только в книжках читала.
Он мне сказал: раздевайся, я посмотрю, какие у тебя татуировки, а потом тебя будут насиловать. Потом была команда: доставай грудь! И полоснул ножом...
Бил в лицо. А на финише этого "переговорного процесса" затолкал меня в угол и полоснул ножом по шее. Кровь лилась рекой. В таком состоянии меня заставили мыть полы. Мне казалось, что это все во сне, бред какой-то.
Это, собственно, был единственный допрос, в день захвата. Правда, потом, когда вернулись "старшие", они устроили разнос, мол, как это бить женщину, отстранили этого человека от проведения допросов, но только на несколько дней. Все последующее пребывание в плену мы просто находились на территории захваченного админздания, ели, спали, обрабатывали раны.
Б.: Мне задавали те же вопросы. У меня были завязаны глаза, с двух сторон стояли люди. И били одновременно с двух сторон. Я пытался защищаться руками, и один из них мне сказал, мол, раз так, я тебе их сейчас отрежу.
И действительно начал резать предплечье. У меня там сейчас семь швов, очень глубокая рана. Во время допроса я пару раз попрощался с жизнью.
Еще был такой сюжет, о котором забыла упомянуть А. Нас вдвоем заставляли мыть машину, в которой они перевозили трупы своих товарищей. Перед этим как раз была активизация АТО. Мы отмывали мозги, мясо, кровь. В завершении мою девушку заставили написать своей кровью на стене "Люблю Донбасс". И вот мы сидим на белых пластиковых стульях, истекаем кровью, а рядом — "командир", который разговаривает с нами на темы типа "иммиграционная политика в Прибалтике". И я понимаю, что должен поддерживать разговор...
Когда мы были в лазарете, время от времени туда приводили раненых. Прежде всего, это были те, кого обвиняли в наркомании. Была и такая история: четверо парней ехали в маршрутке, один из них кому-то нахамил. В этой же маршрутке ехал сепаратист, который сделал звонок, и парней забрали буквально со следующей остановки, сильно избили. Был какой-то предприниматель, девочка, заподозренная в употреблении наркотиков, которой проломили голову. Был еще прокурор, откомандированный на Донбасс из западных областей. Ему тоже доставалось, потом его на кого-то поменяли. За это время через подвал, в котором мы находились, прошло около 20 людей. Их брали и отпускали.
Удерживала нас группировка, которая, по сути, является аналогом НКВД. Они занимаются контрразведкой, инакомыслящими и наркоманами. Они ловят, например, наркомана, ждут ломки, он сдает всех "барыг", они едут за ними, выбивают информацию о милиции, которая их "крышует", берут милиционеров и под пытками выбивают из них признания. Они могут поехать в любой участок и забрать какого угодно милиционера. Они чувствуют за собой власть.
О., женщина средних лет, родившаяся в одном из российских городов и живущая в Донецке (после освобождения из плена она покинула Донбасс, так же как и многие другие заложники), провела в плену ДНР, в подвале одного из админзданий Донбасса, пять дней (захвачена 22 мая, отпущена 26-го). Наша беседа состоялась несколько дней спустя после ее освобождения уже в Киеве, где Ольга проходила медицинское обследование.
— Это случилось за несколько дней до выборов. Я была председателем комиссии на одном из участков. Параллельно мы помогали украинским военным. В машине нас было трое. С собой печать, паспорт, прожекторы, которые мы должны были срочно отвезти на военную базу. Мы торопились, наверное, превысили скорость. За нами ехала машина ГАИ, она нас обогнала, подрезала. Остановила. Спустя некоторое время я поняла, что мы попали, потому что подъехала машина с двумя ДНРовцами. Один в камуфляже, вооруженный, второй в штатском, обычный на вид, оба без балаклав. Они поздоровались с гаишниками, похлопали друг друга по плечам, называли друг друга по имени. "Спасибо что вызвали". "Спасибо что отреагировали". ДНР сразу залезли в сумки, нашли там печать для избирательного участка, достали украинский флаг, стали меня им душить и говорить, что, мол, повесить бы тебя на нем.
— Номер машины гаишников запомнили?
— Я их записала, но дело в том, что я съела всю записную книжку.
— В смысле?
— В прямом смысле. Я ее спрятала в штаны, а потом в камере ела ее по листику и всю-всю съела. В ней, в частности, были майдановские номера, ведь я была волонтером Красного Креста на Майдане. Но это было уже в камере.
Возвращаясь к задержанию. Двум другим пассажирам нашего автомобиля завязали скотчем руки и глаза "на живую". Мне попался парень интеллигентный — он матерился, обзывал меня, но глаза мне перемотал скотчем на лист из атласа.
Когда мы приехали и меня выгрузили из машины, услышала, как какая-то девушка говорит: "Света, ты сегодня на ночь остаешься, тебе работу тут привезли". Я поняла, что это медик. Раз медика с нами оставляют, думала я, значит, умереть нам не дадут, и это плюс, но нас будут бить; в то же время эта Света, судя по голосу, молодая, смерти не видела, потому будет нас спасать от всей души. В принципе, так и было, она старалась присутствовать при каждом допросе.
Глаза постоянно были завязаны скотчем, поэтому кто нас допрашивал — не знаю. Первый допрос начался сразу же после нашего приезда, когда нас спустили в подвал. Спрашивали, кто меня завербовал на Майдане. О том, кто член "Правого сектора" (для них все "правосеки"). О том, кого вербовала я. Задавали вопросы по конкретным фамилиям. Когда спрашивали о Майдане, я говорила только правду, но за это меня били, мол, что ты нам голову морочишь, нам не это от тебя надо слышать.
О том, что помогала украинским военным, я призналась тоже сама.
— Это их разозлило?
— Конечно.
— Пытки к вам применялись?
— Да. Например, "растяжка". Это когда сажают на стул, ногами обхватываешь ножки стула, мне скотчем ноги не привязывали, но, судя по разговору, с другими это случается. Локти назад, с помощью двух петель веревки затягивают руки. И в таком виде бьют — чтобы ты не мог согнуться и себя защитить. Еще меня били в голову, так что я падала со стула.
Первый допрос, как мне показалось, проводили русские. По крайней мере по говору. И выпускал из плена меня, кстати, тоже русский.
Два раза на протяжении следующих дней имитировали расстрел: ставили к стенке, читали "приговор" с некого "документа" с "гербом ДНР", снимали повязку.
Первый раз я чувствовала, что это холостые. Второй раз я уже увидела в рожке, который они присоединяли к автомату, патроны. Второй раз дали автоматную очередь поверх головы.
За шесть дней нас кормили три раза. У меня, правда, вода была постоянно, а ребятам даже воду не давали.
На следующий после захвата день ко мне в камеру заглянул какой-то парнишка, я поняла по голосу, что он молодой совсем. Спросил, кормили ли меня. Я ответила, что нет. И он мне принес булочку. На следующий день другой парень принес яблоко. Говорит: "У меня мама такая, только съешьте так, чтобы никто не видел и ничего от яблока не осталось". Был человек, который мне постоянно вызывал медика. Там есть разные люди. Например, "черепашки".
— Кто это?
— Не знаю, но меня несколько раз пугали, что нагрянут "черепашки". Потом они нагрянули. Правда, не ко мне. Судя по звукам, побили всех и исчезли. Один раз я слышала, как эти самые "черепашки" выбивали из мужчины дарственную на "хаммер".
Страшнее всего было слушать, как бьют других. И этот звук постоянно мотающегося скотча. Мотают, мотают, мотают.
— С вами рядом в камерах были люди?
— В камере рядом было нечто вроде пыточной. Там с кого-то постоянно что-то выбивали.
Например, с человека, который изначально ехал с нами в автомобиле. Когда меня вывели, чтобы помочь ему во время приступа эпилепсии, я увидела, как он лежит на полу, его удерживают ногами. Они били его до тех пор, пока он не "признался" в том, что принадлежит к "Правому сектору". Потом меня снова вывели, приставили автомат к его голове и потребовали доступ к "золотой" банковской карте. Да, кстати, у нас сразу при захвате отобрали паспорта, банковские карточки, все наличные. Сняли с меня все драгоценности, положили в кулечек, подписали фамилию, но так и не вернули. Паспорт тоже.
В этой же камере в последнюю ночь моего пребывания в плену очень сильно избивали парня из Житомира. Я поняла это по разговорам. Со словами "бандеровец" его били и били. Ему тоже вызывали медиков, но его тело не выносили, значит он выжил.
За то время, которое я там провела, четыре человека тянули по ступенькам. Мне показалось, что они были мертвы.
Журналист Сергей Шаповал — единственный из наших собеседников, кто не скрывает своего имени. Он журналист и уже описал произошедшее с ним в украинских изданиях. Это может показаться странным, но к своему трехнедельному пребыванию в плену (с 25 апреля до 19 мая, удерживался в Донецкой обладминистрации) он относится с легким налетом иронии. То ли потому, что нервы крепче, то ли потому, что по сравнению с другими пленниками Сергею относительно повезло — боевики сочли его полезным и использовали его журналистское дарование в собственных целях. На восток Украины Сергей ехал для написания цикла материалов о жизни здешних людей. Так же как еще двое журналистов, участвующие вместе с ним в проекте — Юрий Лелявский и Евгений Гапич. Всем троим пришлось побывать в плену. Вообще, журналисты — популярная категория заложников среди боевиков "ДНР".
Сергей Шаповал для погружения в атмосферу ДНР решил записаться добровольцем в т.н. "Народное ополчение Донбасса", но его раскусили...
— 25 апреля я записался в боевики. Позывной "Скиф". Дали спальное место в захваченной Донецкой обладминистрации. Обещали, что буду принимать участие в патрулировании. Сразу после вечернего построения меня вызвали на разговор, который, в сущности, был допросом. Это у них стандартная процедура — всех неместных, которые приходят записаться в ополчение, закрывают и устраивают "следствие". Они параноидально боятся "провокаторов "Правого сектора" и "шпионов СБУ". За 4 часа разговора они не нашли "пробоин" в моей легенде, но им все-таки удалось обнаружить в моем рюкзаке журналистское удостоверение. Так я стал пленником. На следующий день в обед в помещение, где меня удерживали, забежала гоп-команда из 4-5 человек и начала меня бить со словами "Ты шпион!", "Кто твой куратор?", "Ты из "Правого сектора"!". Руки заломили, вывели. Моя пыточная располагалась на 8-м этаже в редакции коммунальной газеты "Жизнь". Там до сих пор, кстати, лежат журналистские документы, висят грамоты... Пытали меня около 4-х часов.
Например, клали мокрую тряпку на левое плечо и били электрошокером. Как следствие, левая рука у меня теперь постоянно отказывает.
Во время пыток задавали тот же набор вопросов: "Кто тебе деньги платит?", "Кто твой куратор?", "Давай имена!". Били по голове огромной книгой. Резали палец ножом. Имитировали расстрел — прикладывали к голове незаряженный пистолет и щелкали курком.
Меня спасло то, что я знал, как вести себя на допросах. Я не признавал, что был на Майдане. Украинский язык я вообще "забыл" — ведь для них это серьезный фактор раздражения. Я не упускал момента наладить разговор. И со временем те, кто меня пытал, уже приносили мне еду. Правда, просили никому не говорить, потому что за это их могут посадить со мной рядом.
Кстати, о тех, кто находился рядом. Одним из пленников, судя по разговорам, был сын ректора Донецкого национального университета. Видел также парня с длинными волосами. Его очень жестко вели с завязанными руками — как будто на смерть. Уже позже один из охранников рассказывал о студенте-медике, который лежал в Донецкой госадминистрации со сломанными руками и ногами. К нему специально не пускали врачей, чтобы кости криво срастались. Его вроде задержали за то, что он бросал ампулы с отравляющим веществом в систему вентиляции захваченного здания.
Отдельный аспект пребывания в плену — это "мои видеообращения", которые регулярно записывались и выкладывались на YouTube. Тут надо понимать, что эти люди не читают Facebook, нормальные новостийные сайты, они сидят в группах "ВКонтакте", куда для них выкладывают специальные ролики про "наркотики на Майдане". Так вот, сначала для записи "видеообращений" они приводили российских журналистов с ANNA News. Российских — в смысле людей с явно российским говором. Интересно, что у моих "коллег", которые пришли записывать меня на видео, ситуация не вызвала ни малейшего дискомфорта: сидит их коллега-журналист, побитый, раздетый по пояс, с разбитым лицом.
И вот они приходят с камерой и говорят: "Так, сейчас мы будем делать Славянск". Повесили флаг, положили бронежилет, шлем. А я должен был говорить, мол, привет, я в Славянске, вот это боец такой-то, а это боец такой-то, они мне помогают, готовлю вот цикл статей...
Кстати, девушка-журналистка, которая снимала на камеру, была в балаклаве. Потом мне приносили, к примеру, распечатки новостей Lifenews и просили зачитывать на камеру, как боевики "Правого сектора" расстреляли блокпост и убили троих безоружных людей".
То, что они нашли для меня такое применение, как ни странно, позволило мне находиться в относительно нормальных условиях. Правда, разворовали все, вплоть до застиранной майки и шарикового дезодоранта. Поснимали деньги с карточки. Паспорт, правда, вернули.
Вообще, территория захваченной обладминистрации забита крадеными машинами. Доходит до того, что они эти автомобили друг у друга воруют. К примеру, один из охранников жаловался мне, мол, такую классную тачку "отжал", зашел в кабинет, бросил на стол ключи, только отвернулся — ключей уже нет, кто-то сел на эту машину и уехал. Психология у этих людей такая: украсть или отобрать.
