Интернет-премьера фильма о протестном движении 2011-2012 годов "Срок" состоится 26 июня. Два года подряд камеры авторов были спутниками всех митингов, маршей и протестных вечеринок. Кадры разговоров между лидерами оппозиции и рядовыми участниками движения, фрагменты интервью, съемки задержаний и конфликтов публиковались как отдельные фрагменты будущего фильма с мая 2012 года. Но в ленте будет не меньше новых кадров, обещают ее создатели.
Бурная история неожиданного расцвета оппозиционного движения, развивавшаяся от уверенности в скорой победе до спада протестной активности и массовых арестов, в ленте режиссеров Павла Костомарова, Александра Расторгуева и Алексея Пивоварова преобразовалась в рассказ об одной истории любви на фоне ключевых событий эпохи. Строго говоря, сюжет — это история отношений Ильи Яшина и Ксении Собчак и ее ухода к Максиму Виторгану. Тем не менее, по словам режиссеров, эта линия — лишь "верхний слой" ленты. О том, что скрыто внутри, почему протестные настроения затухли и что ждет оппозицию впереди, корреспондент Каспаров.Ru поговорил с Александром Расторгуевым.
— Почему из огромного объема материала, отснятого о протесте, вы выбрали для сюжета именно любовную историю?
— Потому что сюжет о любви — это вечный сюжет, он структурообразующий. Но главный смысл не в нем, он — это первый уровень прочтения, внешняя композиция, но достаточно крепкая. Это чисто технологическое решение, а не какое-то нравственно-политическое.
— А о чем тогда для вас лента в первую очередь? Это история протеста или рассказ о чем-то третьем?
— Грубо говоря, это история про то, почему Россия никогда не будет свободной. А если говорить содержательно, то она про то, как человек с одной стороны забора переходит на другую сторону забора. Забора, охраняющего власть от протестующих. Это история о том, как люди через него просачиваются. Это история про то, как становятся политиками. Но чтобы рассуждать об этом, нужно сначала посмотреть фильм.
— То есть "Срок" — это лента о завершившемся историческом периоде, или у нее в широком смысле "открытый финал" и может быть продолжение?
— Этот фильм не задумывался как летопись протестов. Это история про людей, которые стоят в центре этого движения. Фильм завершился сам в себе, история ушла в прошлое. Благодаря тем документальным эпизодам, которые произошли на глазах у авторов, он приобрел законченную форму и поэтому не может быть продолжен ни на секунду.
— Понятно, что закончилась любовная история героев. А что насчет самого движения: протест в 2011-2012 годах тоже исчерпал себя и продолжения у него уже не будет?
— Конечно будет, но в каких-то других формах, с какими-то другими лидерами. Ключевые проблемы общества никак не решаются, а только маскируются. Они, очевидно, никуда не денутся. Если власти не займутся решением социальных вопросов, мы получим бешеный всплеск протеста. Если власть не рекрутирует новых людей, едва ли будет возможно серьезное переустройство социальной системы.
— То есть, чтобы протест получил новое дыхание, его лидеры должны смениться?
— Мне кажется, большинство лидеров этого движения показало свою неспособность умело, быстро и опытно использовать его потенциал. В общем, они растеряли доверие простых людей, вышедших на улицы. И вряд ли люди выйдут снова за этими лидерами. Но это лично мое ощущение. Я не знаю, как в этом смысле устроена история. Может быть, люди это все быстро забывают, и смогут снова доверять этим людям.
По персоналиям я не готов вам говорить. Возможно, у кого-то хватит сил исправиться, скажем так. Может быть, тот же Навальный сядет и выйдет героем, а может быть, сядет и выйдет человеком, пропустившим свое время. Мне кажется, во всей этой истории несколько затерялась Ксения Собчак. Она более умный, серьезный и гибкий политик, чем многие.
В одном не вошедшем в фильм эпизоде она говорит мне, что в ее представлении новым президентом России должна стать одинокая женщина с ребенком с каким-то именем типа Мария Коленова. Она и станет тем консолидирующим лидером, который нужен стране. Мне кажется, что Собчак в какой-то степени видела в этом образе себя. И, я думаю, у нее есть определенные шансы в будущем протесте. Но это только мое мнение как документалиста, наблюдавшего в общем-то только какие-то внешние проявления процессов, идущих глубже.
— На ваш взгляд, судьбу протеста этих лет определили его лидеры или он неизбежно закончился бы так, как закончился?
— И то и другое. С одной стороны, ситуация не предлагала новых решений, новых поворотов, не ставила новых вопросов. И в таком положении лидеры оппозиции должны были предложить новую повестку, придумать что-то более действенное, чем "Один за всех и все за одного", какие-то более содержательные вещи. Но, к сожалению, они не нашли, что сказать людям. И Навальный вернулся в ту зону комфорта, где он находился, а именно к "пехтингу" и другим подобным вещам, а остальные вообще к протесту не вернулись.
— Как вам удалось сделать так, что люди пускали вас не только к "парадной" стороне своей жизни, "парадной" стороне протеста, но и к чему-то более личному, и вы могли видеть ситуацию изнутри? Были ли какие-то трудности, возражали ли люди против съемок?
— Алексей Пивоваров личным образом договорился с Навальным, Собчак, Яшиным о формате съемок, но все равно "пускали внутрь" — это очень условное определение. По большому счету нас никуда не пускали и все главные вещи происходили в тайне от нас, как, впрочем, и все в этой политике. Главное мое впечатление заключается в том, что политики протеста, политики, протестующие против кумовства, кулуарности, Путина и так далее, живут по тем же самым принципам. Они скрывают свои мотивы, они о чем-то с кем-то договариваются втайне. Понятно, что они испытывают давление власти, но, на мой взгляд, в итоге их закрытость равна закрытости власти или даже больше нее. Я большой разницы не увидел. Это те же парадные изображения, подлинные вещи все равно остались закрытыми.
— В трейлере фильма кадры событий в Бирюлево идут после кадров с Болотной площади. Значит ли это, что и то и другое — порождение массовых протестов 2011-2012 годов, или Бирюлево — это все-таки что-то иное?
— В фильме есть эпизод с Болотной и эпизод из Бирюлево. Они идут отдельно, историческую правду мы не искажали. А по поводу природы произошедшего в Бирюлево... Какое-то время я думал, что истинное лицо протеста приобретет фашистские формы, потому что вопрос, который всех будоражит — это вопрос справедливости. Он в России многолик, он касается не только чиновников, но и представителей других национальностей. И эта карта все время разыгрывается политиками, она очень ходовая. Это очень логично и просто — скатиться к такой истории, и мне казалось, что это может произойти с протестом и социальная активность в итоге выльется именно так. Настроения справедливости ведь очень жестоки, люди в таком состоянии находят врагов везде, и проще всего их найти там, где люди бывают чаще всего и видят отличающихся от них — на рынке, на улице. И только потом врагов ищут у чиновников в кабинетах.
Главное, что этот вопрос касается непосредственно каждого. А вопрос о том, есть ли иностранная собственность у Пехтина или второе гражданство у Бастрыкина, волнует не всех, мягко говоря. И потом, эта карта ведь и Кремлем готовилась. Над тем, чтобы оседлать эти настроения, работали целые отделы, чтобы потом была возможность противопоставить их либеральной протестной истории.
Мне кажется, что у этой карты больше шансов. Если вы помните, волна националистических бунтов прокатилась по стране. Было же не только Бирюлево, но и Пугачев, Сагра и другие места. То есть нечто подобное происходило не только в Москве, тогда как "либеральное восстание", на мой взгляд, — исключительно московская история.
Но фильм все-таки строился по другим принципам, и то, что в нем возник этот эпизод, это больше художественный образ, это не вполне политическое высказывание и не однозначный диагноз. Кино же живет по своим законам, законом драматургии, а не протокола, хоть оно и документальное.
— Что было для вас сложнее всего при работе над фильмом?
— Сложнее всего было пытаться говорить правду, не изменять свой позиции — быть наблюдателем, честным по отношению к материалу. И, с другой стороны, была опасность кому-то, кто находится в слабой позиции, навредить. Вот эта вот попытка найти правильный путь между тем и другим была самым трудным.
Это еще и вопрос непосредственно производства, художественной работы. Условно говоря, если мы не можем показать какой-то эпизод по неким личным причинам героев, то это нарушает композицию, которую создавала сама история. Если мы изымаем из текста фильма что-то, что было снято и происходило в реальности, это меняет саму конструкцию исторического образа событий. И дальше автор должен изобретать свои способы продолжить рассказывать связную историю. Это было нашей консолидированной позицией в отношении героев, потому что они не виноваты, что они такие, какие есть.
